Режиссер Томас Остермайер: «Я — баварец и я все время ставлю пьесы баварских авторов»

Одним из самых ярких событий театрального фестиваля «Территория», который сейчас проходит в Москве и других российских городах, стал мастер-класс талантливого немецкого режиссера Томаса Остермайера, руководителя берлинского театра «Шаубюне».

Его спектакль «Гамлет», поставленный в 2008 году на Авиньонском фестивале, стал событием театральной жизни Европы. В следующем году Остермайер надеется показать его в Москве.

— Господин Остермайер, в рамках фестиваля «Территория» вы проводили со студентами мастер-класс по пьесе «Гамлет». Классика не стареет?

— Мне кажется, что пьесы лучше, чем «Гамлет», не найти. Я говорил на эту тему с другими режиссерами, например с Декланом Донелланом, который довольно часто ставил Шекспира. И все они говорили, что после постановки «Гамлета» у режиссера обычно возникает проблема: он не может найти материал, который был бы адекватен этой пьесе. Если исходить из этой точки зрения, то мне все равно, над чем работать дальше — над пьесой Ибсена «Йон Габриэль Боркман» или комедией Шекспира «Мера за меру». Потому что каждый из этих текстов гораздо слабее. Это трагическая ситуация возникает даже в том случае, если, поставив «Гамлета», начинаешь работать над каким-то другим произведением Шекспира. Все равно ощущение будет совсем не то.

— Вы продолжаете думать об этой пьесе?

— Да я мог бы ставить «Гамлета» еще лет пять. Для меня это прежде всего пьеса о тотальной игре и о театре. Одна из ее главных идей — та, что людям в жизни тоже приходится надевать маски и играть роли. Гамлет в сцене мышеловки пытается сорвать эти маски и распознать, что за личности скрываются за ними. Он пытается понять, что же такое истина. Вы только подумайте: в сцене мышеловки он пытается выяснить правду при помощи театрального спектакля! Тот же мотив театра в театре возникает и в сцене встречи Гамлета и Офелии. Полоний и Клавдий, пытаясь разоблачить Гамлета, заставляют Офелию играть какую-то роль. Перед ее встречей с принцем они даже дают ей режиссерские указания. А когда Офелия встречает Гамлета, Клавдий и Полоний прячутся и как будто становятся зрителями ее спектакля. И Гамлет тоже играет, потому что он знает, что они стоят за занавесом и наблюдают за ним.

— Получается очень сложная театральная модель.

— В принципе речь в этой пьесе идет не только о театре. Это скорее модель мира. Так понимал его Шекспир.

— Но вы все-таки после «Гамлета» поставили именно «Йона Габриэля Боркмана», а не комедию Шекспира. Чем вас заинтересовала эта пьеса?

— Это не первое мое обращение к Ибсену. До этого я поставил три пьесы Ибсена — «Геду Габлер», «Строителя Сольнеса» и «Нору». Так что переход к четвертой пьесе этого автора выглядит довольно логично: у меня после «Гамлета» было желание сделать что-то совершенно иное. Все время нужно что-то менять, иначе скучно работать. Хотя можно сказать и по-другому: я все время возвращаюсь к Ибсену и наверняка буду так же возвращаться к Шекспиру. Меня сейчас интересует две направления: психологический, реалистический театр, которым я постоянно занимаюсь, и театр эпический, шекспировский.

— К какому типу вы отнесете спектакль «Замужество Марии Браун», который показывали в Москве в прошлом году?

— В принципе в моем творчестве есть еще и третья линия. Я — баварец, и я все время ставлю пьесы баварских авторов. К ним можно отнести и «Замужество Марии Браун». Я поставил этот спектакль по сценарию Фасбиндера, написанному для одноименного фильма. В этом тексте герои часто говорят не на литературном языке, а на баварском диалекте. Он более образный, яркий, и мне это очень нравится.

— Что для вас в спектакле важнее — текст автора и язык героев или визуальные образы, возникающие на сцене?

— Одно нельзя отделить от другого. У меня сегодня на мастер-классе было ощущение, что молодые актеры пользуются какими-то визуальными клише. Я думаю, что актер на сцене должен найти собственные образы, которые помогли бы ему отразить жизнь, в которой он, да и мы все живем. Что он нашел ее сегодняшнее выражение, а не повторял бы клише прошлого века. Мне нравится, если в моем спектакле возникают яркие, визуальные образы, но они должны быть связаны с тем, что актеры эмоционально пережили. Одним словом, не зря Треплев в «Чайке» говорит: «Нужны новые формы, новые формы нужны».

— Думаете, их просто найти?

— Мне кажется, что найти их очень просто, особенно если ориентируешься не на театр, а на жизнь. Актер должен честно и откровенно использовать свой личный опыт и не лгать себе. Потому что задача художника — найти прежде всего точный и интересный способ рассказать о человеке и мире вокруг него. Ольга Романцова