Самобичевание танцем

// «Укрощение строптивой» в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко

К несчастью для труппы, расцвет таланта хореографа пришелся на эпоху, когда он еще не занял руководящий пост в Музтеатре Станиславского — его главным хитом так и остался телебалет «Галатея» 1977 года с неподражаемой Екатериной Максимовой в роли Элизы Дулитл. Балету «Стасика» Дмитрий Брянцев регулярно дарил оригинальные постановки, однако с начала 1990-х хореограф вступил в полосу творческого кризиса: за оставшиеся годы он поставил лишь одну удачную вещь — «Призрачный бал». Этот балет музтеатр возобновил в прошлом сезоне. Но остановиться на этом не смог, отпраздновав 63-ю годовщину со дня рождения Брянцева «Укрощением строптивой».

Этот двухактный спектакль еще на премьере в 1996 году казался неудачей. Шекспиром в нем и не пахло — ту историю, которую изложил на сцене балетмейстер, мог рассказать любой слесарь: чтобы баба была послушной, ее надо попеременно бить и ублажать в койке. Если не помогает, можно поморить голодом. В балете у Катарины исчезли все родственники, включая сестру, а соответственно, все перипетии сюжета, связанные со сватающимися к Бьянке женихами. Да, собственно, в балете и нет ролей, кроме двух главных. Безымянные друзья, подруги, женихи Катарины, возникшая ниоткуда цыганка, с которой у Петруччо обнаружилась сексуальная связь, нужны лишь для того, чтобы беспрестанным приплясыванием заполнять раздражающе громкую и навязчиво ритмичную музыку, для которой место на подмостках провинциального музтеатра.

На провинциальный мюзикл смахивает и спектакль в целом. Массовые эпизоды с их карикатурными потугами на знаменитую сцену дансинга из «Вестсайдской истории», тянутся изнурительно долго и бесконечно скучны, хотя хореограф Брянцев изо всех сил старается рассмешить публику. Но все эти пинки, подножки, падения, попойки, перебранки, подпрыжки, приколы, подтанцовки, перекочевавшие в «Укрощение строптивой» из его старых постановок, на сей раз не срабатывают — совсем как бородатые анекдоты. Композиция распадается на глазах: в бессмысленных повторах вязнет не только кордебалет, но и главные герои.

Драчливая Катарина в необаятельном исполнении Натальи Крапивиной выглядит законченной мегерой: размахивает ногой, как костылем, вызывающе задирает подол и нарочито коряво прыгает с пятки на пятку. Но и в образе усмиренной Катарины балерине не удается покрасоваться — хореограф так и не поставил героине любовного адажио, заменив его лирическим барахтаньем на полу вместе с любимым. Петруччо постоянно вертит пируэты, делает какие-то общепринятые туры и козлы — ничего оригинального хореограф ему не придумал. Кроме хлыста, фрейдистского символа мужского могущества. Этим цирковым бичом герой нещадно и звучно лупит по сцене с первого своего появления, и нельзя сказать, что деликатный красавец Георги Смилевски комфортно чувствует себя в образе подвыпившего укротителя.

14 лет назад, в эпоху глубокого балетного застоя, пороки «Укрощения строптивой» казались неизбежной данью хореографическому безвременью. Теперь же, когда Музтеатр Станиславского не без оснований хвалится своей прогрессивностью, а его афиша пополнилась подлинными шедеврами ХХ века, ностальгия по собственному провинциализму выглядит просто абсурдной. Татьяна Кузнецова