Гамлет на горизонте…

Премьера спектакля Виталия Поплавского «Трагическая история Гамлета, принца Датского» (30.09.2008, театр-студия «Горизонт» Московского городского дома учителя) Если бы судьбу этого «Гамлета» решалиигрой в орлянкуРозенкранц и Гильденстерн Тома Стоппарда, у них — вопреки всем законам вероятности — раз за разом бы выпадалоБыть…и не только потому, что Гамлет Виталия Поплавского (а спектакль — его тройное детище: перевод, сценическая редакция и постановка) живет предельно-запредельной напряженной жизнью, но и в силу того, что премьерный спектакль сразу заявил о себе как о состоявшейся интереснейшей интерпретации трагедии, умном диалоге с Шекспиром, имеющем, на мой взгляд, ярко прочерченное сценическое будущее. Все в спектакле Поплавского было обречено на парадоксальный успех: замысел, авторизованная сценическая версия, актеры, минимализм постановки, подвальный зал, в котором проходила премьера (культурный центр «Ковчег», Козицкий переулок, 2), аудитория, преимущественно молодежная, которая вдруг обнаружила такую способность проникновенной, внимающей тишины и сосредоточенного молчания, что уже ей, аудитории, хотелось аплодировать в финале спектакля. И, пожалуй, последнее, но не менее важное: не покидающее на протяжении всего действия ощущение того, что все происходит в немыслимом пространстве-трансформере Эльсинора-«Глобуса»-подземелья Москвы рубежа третьего тысячелетия. Выявленный режиссером в тексте Шекспира Гамлет непрерывного действия, некийнон-стоп экшен, где все участники обречены играть рольбрутальных тельцов, которых участливо-галантно уводит со сцены жизни Смерть, держит зал в зачастую немыслимом напряженном ожидании очередной катастрофы, в броске прорыва в Страну безмолвия. К слову сказать, главный постановочный акцент спектакля — не на визуальные, а на звуковые мизансцены: звуки обретают невыносимую плотность, пронзительность, «внутренность», что — в сочетании их со словами трагедии — которые звучат в этом спектакле выпукло, страстно, выразительно, призывно, создает замечательный стереофонический эффект, действенный и действующий. Здесь не хочется говорить о режиссерских «ходах» и «находках» (а их много — неожиданных, оригинальных, предельно нагруженных смыслом или выявляющих его новые уровни и оттенки), потому что они не существуют вне общейкартиныспектакля, какой она видится мне: Гамлет на высоком горизонте старых мастеров живописи, с которого открываются дали безоглядные инеразличимостьземли и неба, светлого и темного, плотского и бесплотного, визуального и виртуального. Тотальная двойственность, двусмысленность, закулисные интриги, преступная наивность, play и game, безоглядный напор обнаруживают себя в этоймистерии неразличимостина каждом шагу, точнее — при каждом взмахе лопаты шута-могильщика. Не забудем: у Шекспира могильщики —clowns…

ШУТ (поёт). Пока растёт в саду газон, Идёт за годом год. Один сезон, другой сезон, Глядишь — и жизнь пройдёт.

ГАМЛЕТ. А вам, кто хочет, досмотрев Всё до конца, понять, в чём было дело, Я мог бы это объяснить, но смерть, Тюремный надзиратель, подгоняет Меня — оставим так, как есть. — Ты жив, Горацио, и обо мне составишь Правдивый некролог. На этом — всё. (Умирает.)