13.02.07  Санкт-Петербург. Научно-исследовательский музей Академии художеств и Итальянский Институт представляют выставку «Roma Punto Uno Рим. Первая остановка». Тициановский зал. 28 февраля – 25 марта 2007

Новая выставка, которую увидят петербуржцы, уже успела продемонстрировать тенденции современного итальянского искусства XXI века и работы целого поколения художников, работающих сейчас в Риме, жителям Южной Кореи и Японии. Сейчас она встречается с российским зрителем. Прообразом этого проекта стала выставка, задуманная в Галерее Мары Кочча на Виа Дель Корсо (Рим) и представлявшая итальянское искусство странам Северной Европы в 80-х гг. прошлого, XX, века.

Открытие выставки 28 февраля в 15-00

Любая новая выставка, не говоря о множестве иных откликов, вызывает простой и даже очевидный вопрос: в чем ее своеобразие. Чаще всего, оно в особом мировосприятии, которое она излучает на различных языков, в разных стилях и формах.

В чем же своеобразие "Roma Punto Uno"?

Прежде всего, не мудрствуя лукаво, можно говорить о новом в социологии. Это "новый Рим" наших дней, не обобщенно единый, но, как большинство современных городов, состоящий из мириад совокупностей, пестрых, разноперых, несхожих по происхождению. "Фауна" выставки так необычайно многообразна, что журналисты очертили и описали ее как "планету искусств Рим".

На этой выставке Вечный город отважно раскрывает свои тайны; она являет миру хронику его многообразных ощущений, насущных нужд и свойств. Это насыщенная, лихо закрученная повесть, в которой о духе и материи мира рассказывают разные диковинные силы и сильно ощутимые отклонения: внутренние метаморфозы, хрупкость мироздания, смена обличья, вымысел, духовный мир, а также зачастую некая недостоверность и переменчивость чувственного восприятия. Это недоверие чувствам разными путями и средствами обнажает глубокую и неизлечимую болезнь: разрозненность общества и отчужденность человека, или, как обычно говорят, потерю целостности "я".

Лишь "стержни личности" обитателей (эталон и мерило их самоопределения, матрица их представлений) откроют единственно важную правду о городе на выставке, составленной из кусочков отдельных "стержней" - частичек личностей художников.

Такое расщепление, даже "распыление" личности на множество частиц: форм, сущностей, материй, взглядов - порождает сеть крайне отчетливых связей, властных выразить всевозможные причудливые силы, которые одушевляют искусство, причем не только в Риме. Эту грань в проекте "Roma Punto Uno", как и в самом городе, выражают независимые синтаксические единицы. Они образуют назывной по стилю текст, с помощью которого искусству, как целому, удается лишь отождествить себя с неким аритмическим зигзагом кардиограммы. Можно сказать, что произведения искусства подобны фразам из текста реальности. Реальность эта и есть Рим. Может показаться, что речь здесь о выставке натуралистической, но это не так. Хотя перед нами и портрет города, "Roma Punto Uno" - выставка, так сказать, плутовская: мир и реальность в ней - сцена, где разыгрываются похождения персонажей. Да и может ли быть иначе у художника, рожденного в наши дни? Ведь для него ось существования - разум, на экране которого записываются жизнь и опыт.

Каждая работа здесь - заветное слово, отворяющее дверь в мир приключений, и отыскались эти волшебные слова в языках, выросших из описанного расщепления. Они сплетаются в единую повесть: работа за работой, глава за главой все более и более вырисовывается "реальный и обобщенный" образ рассказчика. Он превращается в протагониста истории. Этот рассказчик - сам Рим.

Назвать ли нашего рассказчика ГЕНИЕМ МЕСТА, памятью, постижением истории или тысячей иных имен, это не изменит сути. Произведение искусства всегда очень прочно связано с местом, пространством и временем своего создания. Во многих отношениях, именно они предопределили его появление на свет. Если не сам художник, то, по крайней мере, место создания произведения и есть почва, питающая его, естественная среда его "произрастания".

Говоря языком искусства, место действия, город, наш Рим, служит РАМОЙ картины. Его никак не проглядишь. Рим - это покров, телесная и бесплотная оболочка, которая окутывает и заключает в себя все эти полотна во времени.

Город-мать скликает их и признает своими детьми. Они приходят к ней разными путями-дорогами, отличными, как несходны связующие нити беседы: общение, родство, страсть и нежность, отчужденность, близость, похожесть и разница характеров - все, как у отпрысков многодетной матери. Как любая мать, как любой город, Рим - осмотрителен и безрассуден со своими детьми, он не безличное целое, не равнодушный чужак.

Тысячелетия истории не прошли даром. Груз их, конечно, тяжел, при этом он постоянно отзывается в настоящем. Мало того, если представить, что Рим - это рама, то обрамленная "картина" предстает перед всяким художником столь густо заселенной и запруженной людьми, что протиснуться на нее очень и очень непросто.

История - утешительница и учительница жизни. Ни для кого не секрет, что она еще и "спасительная благодать". Ведь, узнавая и признавая ее, мы учимся не повторять прошлого и не ступать на те пути, по которым, на благо ли во вред ли, наши предшественники уже дошли до логического предела. История убеждает также, сколь бессмысленны дороги, ведущие к сомнительным победам или в никуда.

Поэтому определенные художественные явления и методы, сколь бы стойкими они ни были, с трудом приживаются в нашем городе даже на краткий срок, Хотя эти течения осаждали городские стены и в далеком, и в недавнем прошлом, штурм, редко бывал успешен: все они не вышли за пределы стилистического эксперимента, забавы, веянья моды. Ведь Рим ничем не удивишь, он все перемалывает - здесь кроется и его величие, и его ограниченность.

Каждый местный житель знает, что Рим как будто живет своей собственной жизнью, не сводящейся к жизни его обитателей. Они здесь, как ни странно, лишь "довесок", бессильный проявиться в вечном образе города.

Если каждый вводный текст обязан воспроизводить природу своего содержимого, нашему введению стоит, по закону аналогии и подобия, непременно преобразиться в согласии с концепцией проекта, - стать общей Рамой. Эта рама одновременно охватывает и объединяет все грани - соответствующие числу представленных художников и раскрывающие дух нашего города и душу выставки. Работы и художники подобны фрагментам мозаики, каждый из которых живет сам по себе, у каждого своя захватывающая история.

При беглом осмотре ясно, что Рим дарит множество творческих возможностей, бессчетных, как его обитатели и лики. "Roma Punto Uno" легко вообразить портретом, но, прежде всего, наша выставка - путешествие, в котором смешались радость и печаль. В нем и бурление жизни, и тонкая насмешка. По дороге путешественник обретает терпимость к другим при сохранении индивидуальности - и в этом стоит признать свойство нашего времени, но особенно нашего города. В итоге появляется новое видение мира, новая концепция природы, исторического развития, прогресса, времени, пространства, материи и причинности.

Представленные работы приносят искру новой культуры, вовлекающей все общество. В новой атмосфере искусство все основательней и необратимей уходит от устроительного и даже исключительно утешительного смысла художественного произведения к идеям и практике, которые рождаются под знаком экзистенциального разлада. Это эстетика, в которой побуждающие жесты и коммуникативные эффекты соответствуют "посланиями", будоражащим "водную гладь" -избегая отклонений, они устремляются к сути, к неизвестности или к мало известному.

Мы старались дать здесь некое отвлеченное обобщение. Ведь, взявшись за работу в едином формате, участники проекта "Roma Punto Uno" остаются очень не схожими между собой: перед нами панорама необычайно различных мировоззрений, условий жизни, поколений и в частности стилей и способов изображения. Но если "Рама" истинна, то они живые участники беседы, или, как мы уже сказали, приключения, которое развивается во времени и пространстве, словно неустанная "страда" целого города, и не обязано своим существованием ничему, кроме самих принципов искусства.

Некоторые художники ищут поэтику в возведении своего творчества к самым корням поля, часть которого оно составляет и в котором находит собственное место. Другие, в свою очередь, исследуют языки искусства, превращают их в каркас, в базовый курс грамматики, чтобы уже к нему привить новые значения, затрагивающие измерение земного существования. Это лишь две неоднократно исследованные грани, которые по существу можно назвать основными потоками, из которых вытекают все прочие направления исследования. Подход варьируется в зависимости от индивидуальных случаев: от традиционализма до космополитической эклектики, от обращения к экзистенциальному содержанию до балансировки в поле смешения опыта и воображения. Но сейчас все они стремятся к полному и окончательному отречению от концепции произведения искусства как независимого объекта. Искусство - это неспокойный организм в среде мыслительных процессов и сил; для молодого поколения особенно существенен прагматизм, нацеленный более на сложный диалог, чем на примитивный монологизм повествования.

Искусство не отказывается от познавательной и эмансипирующей функции и стремится создать через, порой пародийные, образы и представления некую область изобразительной беллетристики или антитезу окружающей нас реальности. Ведь искусство - это всего лишь способ оценки и исследования реальности.

Мы часто видим, что роль содержания и языка сводят (причем не только технически) к средству, с помощью которого решают частные и общие проблемы воспроизведения, действия, воссоздания, ведь все без исключения - часть реальности. Правда, искусство не занимается здесь явлением самим по себе или в каком-то из его материальных проявлений, замеченных в настоящем или воссозданных по памяти. Скорее, именно законы реальности будоражат художественное чутье и властвуют над изысканиями, те законы, которые существуют во времени и пространстве вне сферы зримого. Именно в них художники стремятся распознать истинное, потаенное значение самой действительности.

Конечно, то, что мы только что сказали, категорично и отвлеченно, но без него не прояснить некоторые аналогичные или взаимосвязанные черты творческого исследования, которое сейчас ведется и проходит в Риме.

Короче говоря, с одной стороны, существует стремление к знанию и, следовательно, к концептуальной сущности феноменальной реальности. С другой стороны, то, как некоторые универсальные понятия соотносятся с миром чувств, позволяет иногда созерцать нечто таинственное и невыразимое.

Один подход принимается за обыденную историю, недавнюю или давнишнюю, чтобы переосмыслить ее сроки и масштабы, другой словно применяет метод, который подавляет прошлое, и художник устремляется туда, где еще нет известных или предопределенных решений. Ведь как раз при переходе через рубеж веков новая эпоха как бы стремится планомерно уничтожить и мир явлений, и мир идей и погрузиться а толщу творческого процесса. Поэтому теперь самое время ревностно искать поддающуюся проверке связь между изменениями в средствах выражения и переменой как картины мира и жизни, так и совокупности смыслов, присущих искусству этих лет - времени, до краев полные судьбоносных событий. Необходимо показать самые серьезные кризис, наиболее явные центробежные и центростремительные процессы в сфере общественных явлений и структур, вызванных к жизни событиями, которые затрагивают наше существование настолько, что постоянно присутствуют, даже если они не проявляются явно и не связаны с истоком творчества. Кроме того, необходимо добавить, что, когда взгляд не так поглощен образом исторической и общественной реальности в искусстве, мы осознаем существование других сил, действующих в тех же обстоятельствах.

Как их ни назови, действующие силы, касающиеся более антропологической, чем социологической структуры, разнонаправлены. Иногда они явно противодействуют тем самым импульсам, которые меняют миропорядок, а значит, тому, как люди осмысляют и представляют мир.

В зависимости от угла зрения, этот подход можно описать и определить по-разному. Кто-то назовет его сознательно "иррациональным"; кто-то увидит действие сил, обращенных на выявление бессознательного; иной скажет, что это решающий шаг в переходе от объективного к субъективному или даже торжество метафизического мгновения. А для кого-то в нем и вовсе - пора, когда чувство одолевают разумом и постигаешь эмоциональные истоки искусства.

Марио де Кандиа

Источник: Пресс-служба мероприятия