Мои работы

Берлин, вена: гойя. пророк современности

Но слово Кассандры сбывается именно тогда, когда ее не слышат, и «Бедствия войны» с некоторой долей цинизма объявили пророческими. «Смотрите, вот он предвидел» — но разве предвидение есть свойство одного только Гойи? Будущее время присутствует и у Микеланджело, и у Рембрандта: картина не существует вне трех времен сразу, и любой из великих художников может претендовать на имя пророка. Другое дело, что «пророк» — это, как традиционно считается, некто, обещающий геенну огненную завтра же и без смягчающих обстоятельств. В такую геенну безбоязненно ступал Гойя. Однако пророки не схожи друг с другом, и Екклесиаст отличается от Иезекииля так же, как Рембрандт от Гойи: пророчество одного исходит из надежды, а пророчество второго — из отчаяния. Гойя, оглохший к старости, прекрасно знал: не услышат, и все страшное — останется, то есть сбудется. Оказалось того более: не только не услышали, но даже и поздние фрески «Дома глухого» объявляют время от времени не его, не Гойи. А выставка в берлинской Alte Nationalgalerie, названная столь грозно, грозного и отчаянного Гойю передает лишь отчасти.

«Пророк современности» на ней выглядит достаточно спокойным, чтобы не сказать — мягким художником. Много раннего Гойи. Есть гобелены, которые придумывал Гойя; гобелен по «El resguardo de tabacos» и они сами (1780, Прадо) — это как раз тот случай, который наглядно демонстрирует превосходство искусства над искусствами прикладными. Самое странное на выставке, конечно, слово «Privatsammlung» (частная коллекция), повторяющееся довольно часто и причем там, где увидеть его меньше всего хочется. Оно означает, что, например, «Ласарильо с Тормеса» (слепцы голубого периода Пикассо, только написанные «наоборот»: не как обобщенная метафора знания, трагедии и тишины, но как жгучая боль, в которой не осталось ничего от дерзкого желания жить из одноименного плутовского романа) — «Ласарильо» висит в чьем-то доме в парадной гостиной.

Есть три важные картины про бедлам — помимо всего прочего, они о том, что Гойя считал синонимами к слову «безумие». Вот 1793 год, работа из County Durham, Barnard Castle, Bowers Museum — там, словно в «Бедствиях войны», человек человеку сковал ноги, и так положил — или почти подвесил. Вот работа из Далласа, Meadows Museum, 1793—1794: смертельные объятия в центре и одинокие наблюдатели по бокам, которые сидят словно ноты на листе и зло вглядываются в зрителя. Вот 1808—1814 годы — работа из Мадрида, Museo de la Real Academia de Bellas Artes de San Fernando, где свет из гниловатого становится слегка даже радостным. Здесь некто воображает себя вождем, а остальные целуют ему руку. Значит, безумие — это мучение, безумие — это одиночество; наконец, власть — это тоже безумие. Вполне исчерпывающий список.

Графика представлена «экстрактами» из наиболее значимых офортных циклов (довольно неожиданное решение, учитывая название выставки), черного альбома, удивительными крошечными акварельными портретами (с гуашью). Есть беглые рисунки (из нескольких великих собраний, часть предоставил музей Бойманс — ван Бенинген, Роттердам), на отдельных — герцогиня Альба. Вот с поднятой рукой. Вот поправляет волосы (1796, Национальная библиотека, Мадрид). Глядя на эти рисунки, думаешь: а может, и правда не было никакой герцогини Альбы? Так, просто видение: цыганка, близорукая красавица с неопределенными чертами и низким лбом. Разве важно, кто такая маха?

Источник: НоМИ (http://www.worldart.ru)